Только одна капля дегтя была в бочке меда его настроения. Беспокойство, вызванное непонятным поведением его жены, продолжало сидеть в его сердце и грызло его неуверенностью.
Касенька постепенно приобретала равновесие, а переполненный новыми ощущениями Лесь со все большим вдохновением посвящал свое время единственному занятию, которое отрывало его от сложных и нервирующих проблем и которое давало ему сладкое спокойствие сердца. Он творил с энтузиазмом, с подъемом, почти в экстазе, бросая на полотно все свои сомнения и беспокойства…
Время, согласно своей природе, текло неудержимо. Несколько поддержанный коллектив бюро с новыми силами продолжил борьбу с финансовыми трудностями на служебном поприще. Охваченный творческим порывом Лесь три четвертых своей души вкладывал в творчество, а одну четверть посвящал жене, которой начал заниматься с особым вниманием. С одной стороны, он хотел увлечь ее так, чтобы у нее не было времени на возможные подозрительные контакты, с другой, хотел убедить ее, что является идеальным мужем, не имеющим конкурентов. Жена без сопротивления согласилась на этот новый этап в матримониальных отношениях, терпеливо ожидая новых проявлений талантов вдохновенного мужа. Директор бюро, поддерживаемый главным инженером, прикладывал титанические усилия, борясь как за спасение учреждения так и за сохранение собственного здравого смысла.
И вот наступил великий день. Такой великий и такой прекрасный, что все остальные, пережитые до сих пор, канули в забвение и перестали существовать.
Великий день начался обычным, прозаическим звонком телефона, который зазвучал на столе директора бюро.
Директор как раз сидел в обществе главного инженера, и оба рассматривали два очень неприятных дела в хмуром угнетенном настроении. Дела планов работ, которые предвиделись на следующий год, представляющийся в довольно мрачных цветах, и дело Леся, который представлялся еще хуже, нежели год.
– Безусловно, у него есть талант, я не возражаю, – с безнадежным неудовольствием сказал директор. – Но что с того? В последнее время он уходит из бюро в двенадцать часов, и твердит, что ранний полдень играет всеми цветами радуги. Я уже не говорю о том, когда он является на работу… Я ему света не жалею, но хочу вам признаться, что я скорее бы пахал на волах, нежели иметь дело с этим художником. Ведь уже четвертый квартал!
– У нас на следующий год очень мало заказов, – мрачно ответил главный инженер. – Если сейчас завалим сроки…
Он не успел проложить, что будет следствием заваливания сроков, ибо тут, собственно, зазвонил телефон, и директор бюро спешно поднял трубку. В глубине души он чувствовал некоторое облегчение, что обсуждение неприглядного будущего отодвигается еще на несколько минут.
– Ну-у-у-у! – заворчал в трубке голос. – Поздравляю, поздравляю!…
– Большое спасибо, – автоматически ответил директор. – А кто говорит?
– Что, не узнаешь? – рычало в трубке дальше. – Так сразу заважничал, что ли? Устраиваешь интервью? Раздаешь автографы?
Директор наконец узнал в трубке голос своего приятеля из САРПа, но он был так угнетен, что в его сердце не задрожало ни одно предчувствие.
– Оставь в покое эти глупые шутки, – недовольно сказал он. – В чем дело?
– А что, разве ты еще не знаешь? Ах, да, конечно же, еще не знаешь, потому что только сейчас пришло это известие! Га-га!
– Какое известие? – спросил директор, а в голосе его появилось беспокойство, смешанный с какой-то неясной еще, несмелой надеждой. – Так что произошло?
– Га-а-а-а! – снова зарычал голос в трубку. – Вы получили первую премию за тот туристско-санаторный проект! И имеете уже задел на его реализацию! Ну, что, должны вы мне бутылку за хорошую новость? Как будто бы у вас исключительная цветовая концепция!…
Главный инженер, приглядываясь сперва к выражению лица директора с мрачной решимостью, ощутил нарастающее волнение, директор сначала покраснел, потом побледнел, затем снова покраснел, а потом создалось впечатление, что он сейчас задохнется. Видя, что он свободной рукой дергает галстук и безрезультатно старается его развязать, главный инженер сорвался с места, чтобы помочь коллеге. Он оторвал ему пуговицу и бросился к двери.
– Пани Матильда, воды!!! – крикнул он в панике, убежденный, что какая-то страшная весть в любой момент может привести начальника к апоплексическому удару.
Висящий на телефоне директор стал производить успокаивающие жесты, внезапность которых придавала им характер скорее конвульсий. Одновременно он от счастья потерял дар речи и выдавливал из себя что-то вроде неартикулированного гоготания, поэтому ничего удивительного не было в том, что как главный инженер, так и прибывшая с водой пани Матильда окончательно изумились. Главный инженер попытался даже вырвать из рук директора телефонную трубку, которую тот держал обеими руками и силой прижимал ее к уху.
В момент, когда насыщенная эффектами беседа по телефону закончилась, весь персонал бюро сорвался со своих мест, взбудораженный отчаянным криком пани Матильды.
Директор бюро положил телефонную трубку и минуту сидел неподвижно, силясь овладеть своими чувствами. Это, однако, оказалось ему не под силу. Вместо того, чтобы встать спокойно, как он намеревался, и сказать торжественно о победе, о заслуженной победе, он сорвался с кресла и схватил в объятия сперва пани Матильду, а потом главного инженера. Главный инженер еще успел подумать, что кто-то наслал на него проклятие, ибо все сумасшедшие в этом бюро только его избирают объектом внезапных чувств, когда до него донеслись восклицания директора бюро.