– Как это?! – вырвалось у Леся с горечью. – Опять?!
– Один из нас – ты или я, еще неизвестно, должен играть того пролетария, – продолжая Януш. – А второй будет свояком или чем-то вроде, который в конце концов бьет того графа по морде.
– Я хочу бить того графа по морде, а не хочу, чтобы она бегала за мной, – прервал Каролек с неожиданной энергией.
– Идиот, – сказала Барбара с обидой и недовольством. – Боже мой, что это за произведение искусства? Кто его написал, откуда они его взяли? В жизни ничего подобного не слышала!
– Никто не слышал, – согласился Януш с подозрительной торопливостью. – Это местный продукт, написал его инспектор культуры – тот, который где-то там пощипывал, а председатель и секретарь партийной организации произвели поправки. Пролетарий тоже обольщает для себя невесту-пролетарку, а в качестве этой невесты должна быть одна девушка из местного обувного магазина.
– Тогда я тем более должен бить графа, – решительно осведомил всех Каролек. – Я могу начать даже немедленно…
– Я очень тебя прошу, – согласился Януш с подозрительной торопливостью. – В таком случае я буду играть роль пролетария.
– И это за тобой я должна бегать? – заинтересовалась Барбара. – Тогда разреши узнать, почему ты меня не хочешь?
– Пахнешь гнилью. Являешься дочкой не просто помещика, но и капиталиста. В конце концов в результате такой распущенности кончаешь жизнь самоубийством, прыгая с башни.
– А что граф? – поинтересовался Лесь.
– Напрасно погибнет. Получит по морде, потеряет равновесие и влетит в шахту, которая залита водой. И вообще все гибнут, остаются лишь я да девушка из обувного. Я только не очень понимаю, как вода могла попасть в шахту, которая находится здесь, над нами…
– Вход находится над нами, – опроверг Каролек. – Дно, вероятно, было ниже…
– Здесь вообще несколько входов!
– Подождите, а почему она не хочет графа? – прервал Лесь с явственным выражением претензии.
– Я же уже говорил, что ее обуяло распутство, а граф имеет слабое здоровье…
– Я раздеваться не буду! – внезапно прервала Барбара. – И выбейте это у себя из головы. И так та уборщица каждый раз плюется при моем виде!
– Может, это просто какой-то нервный тик?… – буркнул Каролек.
– Что это тебе пришло в голову? – одновременно сказал Януш с горечью. – Это совершенно нравоучительная пьеса для молодежи. Классовая борьба или что-то вроде.
– Ну хорошо, но почему того графа так лупят по морде? – упирался Лесь с горечью. – Мало, что без взаимности, мало, что слабого здоровья, так еще по рылу получает…
– А он в свободное время пристает к той девушке из обувного. Свояк пролетария, то есть Каролек, является братом девушки, поэтому, сам понимаешь…
– Как это? – забеспокоился Каролек. – Ты раньше об этом не говорил!
– Разве? Вероятно, выпустил из виду. Но все равно, решайся. Подкатываться к той девушке или заботиться о ее чести?
– Ладно, лучше заботиться о ее чести. Я согласен. Итак, в принципе мы все обговорили, можем играть сразу, без проб. И вопрос, а где они репетируют? Нигде ничего не видно. Тайно, что ли?
– Пока что в госхозе, за той горкой. Проходят общие сцены, делают попеременно забастовку в шахте и бал в замке. Так как мы отсутствуем, то инспектор читает сам все роли, но у него затруднения. Завтра, после работы мы едем в госхоз и начинаем выступать…
Председатель местного Совета посреди тяжких вздохов и многочисленных предостережений, не скрывая опасений, беспокойства и полного отсутствия доверия, лично упаковал святую реликвию и торжественно вручил ее Янушу.
– Господа, – торжественно произнес он, – если бы с ней, не дай бог, что-нибудь произошло… Сами понимаете… Может быть, какой-нибудь эскорт…
Персонал бюро, который очень торопился, как один человек, торжественно поклялся, что ей ничего не будет. Посвященный во все письменные инструкции Бьерн был препровожден к автобусу.
– А он сможет? – забеспокоился Лесь, подпавший под влияние опасений председателя местного Совета. – Может быть, ему лучше ехать прямо в Варшаву и там сделать отпечатки в бюро?
– Не морочь голову, во вроцлавском градоуправлении им займутся, – нетерпеливо ответил Януш. – Там Метек, я распорядился, чтобы он пошел к нему. А в Варшаву было бы слишком долго.
– Так может быть, кто-нибудь из нас?…
– Исключено, мы все играем в представлении. Остается только он.
После захода солнца помещение госхоза было переполнено через край только актерами. На возвышении сидела Барбара с машинописным текстом в руках и с выразительным удовлетворением читала, обращаясь к вертящемуся возле нее Лесю:
– Вон с моих глаз, пан граф. Вы размазня, граф, а я жажду силы, которая должна быть в человеке.
Ожидающий своей очереди Каролек все чаще и чаще выдавливал из себя какой-то непонятный кашель, а Лесь на коленях скулил с нарастающим жаром:
– О, богиня! Верни назад эти страшные слова! Ведь это не люди, это скоты!
– Дочь моя! – громыхал через минуту председатель местного Совета. – Что ты делаешь? Встань, пан граф! Идем со мной в биллиардную, у моей дочки испражнения в голове…
– Что?! – вырвалось у Каролека, ожидающего в первых рядах.
– Испражнения, – невольно повторил председатель, глядя в текст.
– Какие испражнения?! Испарения! – закричал разнервничавшийся автор произведения искусства. – У вас просто неисправленный текст!
В следующей сцене Януш прижимался к телу разрумянившейся девушки из обувного магазина, уверяя ее без особого убеждения: